Иван Дорн: «В какой-то момент мне стало пох*й на форматы»

В апреле прошлого года Иван Дорн выпустил свой первый англоязычный альбом Open The Dorn (OTD). В Украине и на постсоветском пространстве он уже один из самых популярных исполнителей, а некоторые медиа и вовсе называют его главным русскоязычным музыкантом, который не боится экспериментировать и не идет на поводу у аудитории, что только подтвердил OTD, — столь полярных мнений не высказывали ни про одну его пластинку. Теперь цель Дорна — завоевать западную аудиторию. На прошлой неделе он дал три концерта в Польше, в день публикации этого интервью выступает в Берлине, дальше — Кельн и Гаага, а в перспективе — США.

В Украине релиз OTD сопровождался скандалом, вызванным интервью музыканта российскому журналисту Юрию Дудю (сам певец прокомментировал ситуацию спустя месяц), так что обсуждение непосредственно музыки отошло на второй план. Тем не менее последний год Дорн продолжает постепенно раскрывать альбом, выпускать новые видео, объединяться с другими музыкантами и развивать свой лейбл Masterskaya, выходцы из которого, например группа YUKO и Constantine, стали главными музыкальными открытиями прошлого года. Кроме того, уже в мае он начнет записывать хип-хоп-альбом, а в июне даст большой концерт в Киеве.

В интервью DTF Magazine Иван Дорн анализирует OTD, рассказывает, зачем ему хип-хоп-пластинка и статуэтка «Грэмми», которую ему до сих пор вспоминают, а также о своем лейбле, ошибках и о том, в каких случаях музыкант должен быть моральным авторитетом.

— Год назад вы выпустили альбом Open The Dorn (OTD), который назвали «глобальным прыжком». Как оцениваете релиз год спустя? Удалось добиться того, что планировали?

— Мы изначально не возлагали на OTD больших надежд, просто чтобы потом сильно не расстраиваться. Конечно, не делали так наши фанаты и те, кто следит за нами и не желает нашего продвижения за границу. Поэтому сравнивать мои ожидания с результатом намного проще: я всем доволен. Да, все происходит медленно, но закономерно и последовательно.

Было несколько неправильных действий с нашей стороны. В США много булшитеров, с которыми мы начали работать: они обещали нам раздвинуть горы пальцами, свести нас с теми людьми, с этими — в общем, подкупали связями. Мы сменили несколько американских команд, теперь работаем с новой, которая, к примеру, помогла нам запустить Afrika, OTD Live и другие проекты.l

Я рисовал себе англоязычный альбом как стартовую ступень за границу, что и получилось. Мы проявили себя, показали, о нас написали в топовых изданиях: Highsnobiety, Complex, Billboard, Spin, Vogue и других. Лично для себя я выяснил, что наша музыка сложная даже для Америки. Наша аудитория — это более искушенная европейская публика.

— Может, есть смысл переориентироваться с США на Европу?

— После того как мы поняли, что и как в Штатах и что в Европе, мы, конечно, пересмотрели свой подход. Решили, что нужно делать акцент на Европу, на данный момент это более целевая аудитория. Вопрос в том, способны ли американские агенты, с которыми мы начали работу, запустить нас еще и в Европе.

Еще мы решили ограничить себя в выступлениях в странах СНГ, чтобы, грубо говоря, вынудить себя выступать в Европе. Постоянные концерты здесь не дадут нам возможности продвигаться туда. Вот сейчас у нас в планах Польша, Германия. Это небольшие площадки.

— В Польше у вас концерты во Вроцлаве, Кракове и Варшаве, в Германии — в Берлине и Кельне, еще будет выступление в Гааге (Нидерланды). Почему именно эти страны? С Польшей более-менее понятно, а почему Германия и Нидерланды?

— Германия — потому что я верю, что там могут заценить последний альбом, особенно в концертной подаче. Голландия — то же самое.

— То есть это чисто ваша интуиция?

— Да-да, ну и просто интересно, на что мы способны.

— Мы говорим о вашем движении к западной аудитории, но в то же время на YouTube, к примеру, под клипом Afrika, премьера которого состоялась на Billboard, практически нет англоязычных комментариев.

— Да-а-а, я сам захожу и расстраиваюсь, когда не вижу комментариев на английском. Расстраиваюсь, потому что я за этой аудиторией и пошел. Это пока единственный минус, хотя и нельзя сказать, что их вообще нет. Думаю, здесь важно понимать один момент: комментарии подразумевают некую дискуссию, общение, а когда англоязычный пользователь видит под моим клипом бесконечный поток русскоязычных отзывов, ему тяжело в это включиться, он чувствует себя одиноким.

Хотя, с другой стороны, мы видим тенденцию к прослушиванию нашей музыки за границей, и этот процент аудитории увеличивается.

— OTD — это, наверное, самый противоречивый ваш альбом, если смотреть на реакцию аудитории. Насколько успешен он в сравнении с остальными сборниками?

— Противоречивость — главный критерий долгожительства. Чем противоречивее альбом, тем дольше он открывается. Мы этим и занимаемся посредством дополнительного контента, клипов, выступлений, перформансов и, конечно же, времени — мы раскрываем этот альбом постепенно, и он приобретает оттенки.

Честно говоря, после альбома Randorn я перестал обращать внимание на дизлайки, комментарии и тому подобное, потому что точно знаю, что мне этот альбом нравится, я им доволен. Проходит время, и я понимаю, что к нему привыкают, что он приобретает аудиторию. Да, OTD сложнее предыдущих альбомов, но, мне кажется, он еще раскроется, его полюбят, а люди, которые его изначально не поняли, как минимум поймут. Но вообще, на данном этапе не совсем честно сравнивать OTD с другими пластинками, так как прошло мало времени. Может, пройдет два года, и Beverly станет некой классикой, Collaba заиграет не только в андеграундных клубах или Afrika начнет качать танцполы.

— Накануне релиза OTD вы говорили, что нацеливаетесь на «Грэмми». Позже, анализируя ваш альбом, и в медиа, и в соцсетях отмечали, что эта работа за границей мало кого удивит, конкурировать не сможет и награда вам, грубо говоря, не светит.

— Я не боюсь упасть в глазах кого-то, я боюсь упасть в своих глазах. Я специально во всех интервью говорил о «Грэмми», чтобы все знали, к чему я иду, формировали ожидание и тем самым мотивировали меня двигаться дальше. Правда, побывав за этот год в Америке, пообщавшись с людьми и увидев, как там все работает, какая там система, я понял, что непосредственно статуэтка «Грэмми» — это не то, что мне нужно. Ценнее и интереснее именно период до «Грэмми» и все, что повлечет за собой награда, когда ты ее получишь, включая связи. Для меня «Грэмми» до сих пор остается целью, однозначно. Мне хочется стать культурным явлением для мира, приобрести иностранную аудиторию.

И есть еще один важный момент: неправильно отождествлять OTD и «Грэмми». Я и не рассчитывал бороться с этой пластинкой за награду, для меня это возможность заявить о себе. Но все решили, что Дорн выпустит альбом, и мы посмотрим, получит он «Грэмми» или нет. Это уже не мои ожидания.

— Если вернуться к началу вашей сольной карьеры, вы тогда понимали, чего хотите достичь? Как вы представляли свое развитие как музыканта?

— До дуэта «Пара Нормальных» я выступал в школе, с детства ездил на вокальные фестивали. У меня были некие представления о своем будущем, но тогда, наверное, я все же больше реализовывал мамины амбиции. Когда я пошел на кастинг в группу «Пара Нормальных», я чувствовал некую ответственность за то, что не прошел на российскую «Фабрику звезд». Мама вложила много: мы две недели жили в Москве, снимали квартиры, жили у знакомых, тратили немалые деньги. Мы приобрели связи, но чем они помогут, если мы из Киева? Нужно было принимать глобальные решения, к которым мы не были готовы. В итоге мама сказала идти в институт и быть ближе к культуре.

Уже попав в дуэт «Пара Нормальных», я научился писать песни, делать неплохие аранжировки. И когда почувствовал, что я действительно стал самостоятельной музыкальной единицей, только тогда начал рисовать себе планы на сольную карьеру. Я просто занимался тем, что у меня получалось, видел, что это приносит деньги, а еще как раз заканчивался контракт. И друзья говорят мне: «Слушай, попробуй сделать что-нибудь сам. Чего тебе ждать?» И вот я пробую — пишу музыку, нахожу Паху (Pahatam), Рому (Роман Bestseller), формирую команду. Я понял, что это действительно то, чем я должен заниматься.

Однако смысл тебя как ценной единицы на земле всегда меняется. Если когда-то я думал, что стану сольным артистом и буду писать песни, то теперь хочу создать некий музыкальный пласт, повлиять тем или иным образом на музыку здесь. Возможно, позже мне захочется чего-то более глобального. А может, и менее глобального: когда пойму, что я делаю много для всех, а о себе забыл. Но не было такого, чтобы я всегда держал в голове вектор, которому буду четко следовать, не отступая ни на шаг. Я делал то, что мне нравится, и это привело меня к тому, кем я являюсь здесь и сейчас.

— И вот здесь и сейчас принято считать, что Дорн — главное имя в современной русскоязычной поп-музыке. По вашим ощущениям, как так получилось?

— Я думаю, свою роль сыграл пох*изм. В какой-то момент мне стало пох*й на форматы, на столкновения лбами с музыкальными редакторами и их невосприятие меня, на какие-то советы по поводу моей музыки. Я подумал: «Б*я! Короче, ребята, давайте делать то, что нравится нам». Так мы написали «Стыцамена».

https://youtu.be/-nBt6EXNySg

— Вы не раз говорили, что вам интересна та аудитория, которая готова вникать в вашу музыку и меняться вместе с вами. Вы не думаете, что рано или поздно количество таких людей может упереться в потолок, и тогда вам придется идти на компромисс с массовой аудиторией, угождать ей?

— У меня даже есть стихотворение по этому поводу: «Для других меняться не годится, разве что немножко для себя». Меняться можно. Но я вот сейчас пытаюсь понять, пробовал ли я когда-то меняться, чтобы угодить. Или, может, я это и так делаю? Наверное, все-таки нет.

Но в потолок мы не упираемся, потому что в каждом нашем изменении, поиске себя мы все время находим новую аудиторию. Да, старые слушатели, возможно, упираются в непонимание: они ну никак не могут понять мою новую музыку и остаются с моими старыми песнями. Хотя, думаю, нет такого, чтобы кто-то уходил прямо из-за отвращения. Просто этот альбом пройдет мимо них, а следующий снова заинтересует.

— Вы сосредоточены на продвижении OTD или уже начали работу над новой пластинкой?

— Мы делаем все параллельно. Продвигаем OTD, точно снимем еще два видео: один клип уже снимается, второй планируется. Мы очень хотим, чтобы это была наша основа для европейских выступлений. У нас также запланирован релиз нескольких коллабораций. Одна из них — с классным диджеем, широко известным в узких кругах (пока не хочу называть имен). Он был одним из первых, кто ответил мне в Instagram: «Вау, классная музыка, чувак. Давай я буду играть ее на своих сетах». Я же предложил ему встретиться и сделать что-нибудь вместе.

Еще планируется хип-хоп-альбом для СНГ, потому что он русскоязычный. В середине мая садимся его записывать.

— Когда, кстати, ждать эту пластинку? В прошлогодних интервью вы говорили, что она выйдет в 2018-м.

— Уже в следующем году.

— Почему именно хип-хоп-альбом? Дань моде?

— Если бы это была дань моде, я бы делал это немного раньше, чтобы остаться в конъюнктуре. Я думаю, что к моменту, когда мы выйдем с хип-хоп-альбомом, хип-хоп уже не будет так греметь. Все перейдет в хип-хаус (с легкой подачи «Грибов»), что, в принципе, уже происходит. Думаю, мы будем кем-то вроде непоспевших хип-хоперов (смеется). Но мне это и нравится. И это ни в коем случае не дань моде.

— Это разовый набег на территорию хип-хопа?

— А почему набег?! В детстве я был воспитан хип-хопом, особенно заграничным. Сидел на сайте, качал все новинки, познакомился, например, с Фарреллом, с другими именитыми продюсерами. И всей «арэнбишечкой». В основном меня прокачал именно иностранный хип-хоп — он и вселил в меня желание записать хип-хоп-альбом.

— Хип-хоп-пластинка будет на русском, а в целом на каком языке планируете работать?

— На русском мы будем выпускать отдельные синглы, не будем забывать о нашей аудитории. Это моя основная аудитория — она меня взрастила, она со мной менялась, так что было бы неправильно бросить ее. Однако присоединить какую-то ее часть к иностранной аудитории, создать глобальную «Дорнабанду» было бы круто.

— Вы верите в силу телевидения и радиостанций в 2018 году?

— У них есть определенное влияние, но интернет однозначно сильнее. Это нужно четко понимать, и точно нужно оцифровываться. Как минимум если кто-то хочет получить аудиторию, которая есть у меня. Моя аудитория — это на 100% цифровая аудитория, диджитал-поколение, которое давным-давно не следит за радио и ТВ. Радиостанции и телевидение — вспомогательные инструменты, которые могут обратить внимание на то, что ты мог пропустить в интернете. В моем творчестве они практически ни на что не влияют. Мы не отрезаем эти каналы, даже если они ***** [наговаривают] на нас. Мы все равно остаемся толерантными и лояльными.

— У вас достаточно много видеоконтента: записи концертов, лайвы, особенно клипы. Насколько важны для вас клипы?

— С клипом музыкальная структура вдруг становится всем яснее. Это просто потому, что у людей нет либо желания, либо времени, либо они просто не понимают всего моего музыкального нутра без визуального ряда. Я считаю, что в наше время все стали заложниками видео: оно делает восприятие любого творчества легче. Раньше ты надевал наушники, включал плеер и воображал себе что-то, придумывал какие-то вещи, вызванные песней, обращался к ассоциациям. А теперь мозг настолько перенасыщен и автоматизирован, что человеку проще посмотреть и увидеть, нежели прочитать, закрыть глаза и представить все своей голове. Поэтому клипами мы пытаемся помочь аудитории понять наши треки.

— Кстати, на OTD слов в треках стало меньше. С чем это связано?

Потому что здесь я впервые работал с английским языком, но это до поры до времени, пока английский не становится твоим комфортным языком. Наши грядущие коллаборации с американскими музыкантами более емкие по тексту и смыслу. Хотя и по поводу OTD я не считаю, что все было поверхностно. Но текста меньше, да.

— А вам интереснее работать с музыкой или с текстами?

— Мне — с музыкой. Мне, конечно, нравится работать и с текстами, но это в определенные моменты. Стечение обстоятельств или уже из-под палки — уже тогда ты влюбляешься в этот процесс, ищешь прикольные решения. Но все равно я подхожу к тексту с музыкальной точки зрения, что, собственно, кроме прочего, и отличает мои тексты от текстов большинства других музыкантов.

— У вас, как и почти у всех успешных украинских исполнителей, чуть ли не в каждом интервью спрашивают о том, как так получилось, что в Украине делают самую популярную музыку на русском языке. А если говорить о новичках на украинской сцене? Вы имеете к ним непосредственное отношение благодаря своему лейблу Masterskaya, куда вам присылают свои записи молодые музыканты. Что отличает их от того, что мы видим сегодня на сцене?

— Что свойственно всем молодым музыкантам — это сырость. То, что присылают в Masterskaya, — сырые, необработанные демки, в которых мы находим самый сок. Нас это больше всего подкупает: так ты можешь почувствовать всю их суть, фактуру, оттенки. Как только приходят такие все обработанные и чистые треки, ты понимаешь, что за этим прячется стилизация, цитирование, подобие кого-то и чего-то. Но такого становится меньше.

Вообще, контент заметно изменился в сравнении с тем, что мы получали раньше. В основном нам присылали все похожее на Disclosure, трэпоподобное или «наменяподобное», то есть сделанное в рамках чего-то уже популярного. Мы же начали релизить другую музыку, ребята поняли это — и контент изменился. Нам начали присылать больше инди-рока, альтернативных решений, стало больше гаражных ребят. Они, может быть, не особо музыканты, но они вкладывают душу — и тебя прет: классная лирика, прикольные простые барабанные решения. Я, честно говоря, вообще обогащаюсь тем, что происходит на Masterskaya. Это одно из моих главных вдохновений. Мы изначально делали ставку на что-то непосредственное, на то, что большинству, может, как раз и не нравится.

Так что вся наша музыка на Masterskaya отличается от того, что мы называем современной украинской музыкальной культурой, — как минимум сыростью, самобытностью, непосредственностью, альтернативой.

— Какая цель у Masterskaya?

— Мы — это ступень для молодых музыкантов, которые, возможно, даже не верили в свои треки и писали в стол. И вот появляемся мы и говорим: присылайте нам свои самые смелые решения, даже если они непонятные, шероховатые, записанные на мобильный телефон. Мы ищем такую музыку.

— А как появилась идея создать Masterskaya?

— Я ездил в Тбилиси, и меня совершенно случайно пригласили выступить на вокршопе. У них там серия таких событий, на которых местные музыканты обменивались опытом, обсуждали свою музыку, показывали свои инструменты, рассказывали, кто на чем пишет, и тому подобное. Там же выступали приезжающие на концерты в Грузию артисты. Вот я рассказывал о том, как делаю музыку, какой музыкой из YouTube вдохновляюсь, — сидели ребята и слушали с жадными глазами. Я думаю: «Блин, у нас такого нет. Хочу сделать в Киеве то же самое». А в какой-то момент я понял, что Masterskaya — это мое продолжение как артиста. Да, не без эгоцентризма, однозначно. Хочется, конечно, чтобы меня вспоминали, говорили, что у истоков этого культурного движения стоял Дорн. Но как бы ни было, это все для них, я с собой в карманах ничего не унесу.

— Раньше вы говорили, что в Masterskaya нет системы контрактов.

— Нет, она уже есть, рукопожатиями все не закончилось. У каждого свои требования, свои зае*ы, свои взгляды, так что контракты будут нужны всегда: невозможно решать что-то по другому. В контракт мы вносим то, что можем гарантировать со своей стороны, а артисты берут под свою ответственность, что будут работать, сочинять, вести себя адекватно. Это все базовые вещи, в которых нет ни капли ограничения в творческой сфере, менеджерские моменты, которые нужны, чтобы мы делали правильные шаги для распространения их музыки.

— Вы можете во время записи пластинки кого-то из подопечных Masterskaya сказать что-то в стиле «Нет, все не так, давайте сделаем иначе»? Каков уровень вашего влияния?

— Такие ситуации могут быть, но в основном с ребятами, которые входят в категорию А-артистов на Masterskaya, — это YUKO, «Гурт [О]», Constantine. Но Костя не совсем на лейбле, потому что у него плавает контент и я не всегда могу взять то, что он выпускает. Но он все равно является другом лейбла, его ведет тот же менеджмент, но мы не выпускаем его именно на Masterskaya, хотя он все равно является примером нашего артиста категории A. На этих артистов я позволяю себе влиять немного больше, потому что как минимум переживаю за них больше. Что касается других музыкантов, которые у нас релизятся, я не смею влиять на них с первого раза. Мы просто выпускаем их и смотрим, к чему это приведет, как они меняются и так далее.

— Вы сами решаете, кого брать в категорию A?

— Скорее да. Это те артисты, с которыми мы подписываем контракт. Все остальные — это артисты категорий B и C. На вторую категорию мы не влияем ни финансово, ни музыкально — просто даем им Masterskaya как платформу для релиза, помогаем им в менеджменте, распространении — ничего более. А C-артисты — это максимально новые, максимально странные, даже рискованные — «Янг Крю», Vegetarian Sisters. Такие ребята помогают нам максимально широко показать наши вкусовые музыкальные возможности. Плюс это влияет на аудиторию: мы показываем, что можно делать так, еще так и вот так.

— Вы говорили, что хотите стать неким культурным событием, влиять на то, что происходит в музыке. А что вы можете назвать своими главными ошибками в карьере?

— Во-первых, в какой-то момент я недооценивал ответственность, которую несу перед аудиторией. Теперь, зная, насколько весомо каждое слово, которое я говорю, или мое появление, я бы, возможно, делал что-то по-другому. Во-вторых, зная, чего я сейчас хочу и что формирую, может быть, уже тогда я бы начал заранее думать, трансформировать себя. С другой стороны, я же все равно пришел к этому. В любом случае я из каждой ситуации делаю выводы. Однако без ошибок никак.

— Может и должен ли артист быть моральным авторитетом для своей аудитории?

— Да, конечно. Точнее, чтобы быть популярным, он не должен быть моральным авторитетом — здесь однозначно нет. Однако если он хочет задержать аудиторию надолго, он однозначно должен быть таковым. Потому что тогда его разбирают по слоям, читают с разных сторон: пытаются понять, что значит эта фраза, а что эта, почему он появился там, почему поздоровался с тем-то, почему сказал плохо об этом. И уже это в комплексе формирует более глубокий контекст, который предполагает ответственность. Так что да, артист должен быть моральным авторитетом.